таются бедными, но эта бедность для меня, выросшего в русской деревне, кажется странной: в
больших каменных домах — чистота, на окнах —
гардины, на стенах —зеркала в человеческий рост,
на ролу — ковры, у некоторых хозяев имеется даже
мягкая мебель ц пианино. Глядя на обста'нозку
и на людей, сытых и хорошо одетых, невольно,
с горькой обидой, вспоминаешь русских крестьян
и своих родственников, живущих среди лесов, г»
полуразвалившихся хижинах, оборванных и голодных, вечно пригнутых к земле, точно отверженное
племя. У меня т а т е
ічувство, как будто я что-то
потерял и должен потерянное непременно найти.
Радостный, восторженно воспринимающий жизнь,
я испытываю тоску. Беспричинная и непонятная,
она, точно вода в худой трюм, просачивается мне
в грудь, нарушая равновесие духа. Твердая земля
начинает надоедать, все больше, все сильнее тянет меня к морю.
Стоит жаркое время, полное безветрия. Лениво
плещутся волны, выкатываясь на отмели, гоняясь
за детворой, бегающей с веселым гамом по берегу,
а дальше, расплавив в себе солнце, вся необ’ят-
ная гладь воды не шелохнется. Только корабли,
направляясь в разные страны, режут и ломают,
кроша на куски, голубую, золотисто-веныхиваю-
щую эмаль, — вцепишься глазами в один из них
82
