отчетливее, расширяясь в плоскости, принимая,
наконец, квадратную форму потолка. Вместе с
тем, я смутно слышу какой-то отдаленный гул.
Постепенно приближаясь, он переходит в людской
говор. Я поворачиваю -голову и оглядываюсь кругом: большой, ослепительной белизны, зал, на
стенах стеклянные шкафы с какими-то блестящими
металлическими приборами, фарфоровые умывальники с никелированными кранами; около стола,
на котором я лежу, глядя на меня и разговаривая
па непонятном мне языке, стоят несколько человек. —мужчин и женщин, одетых в белые, как
снег, халаты. Через большие окна, падая на пол,
льются необыкновенно яркие лучи, горячей бирюзой пламенеет небо. Я долго не могу понять, зачем попал в это помещение и куда исчез лифт,
поднимавший меня да бездны. Задыхаясь от нахлынувшей радости я боюсь лишь одною, чтобы
опять не пришлось погружаться в какую-то пропасть. Наконец, догадываюсь, что мне делали в
боку операцию.
— Хорошо починили?—улыбаясь, спрашиваю я.
Пожилой господин, вероятно, главный хирург,
с острой бородкой на смуглом лиде, весело
объясняет мне на плохом английском языке, что
операция прошла благополучно и ито два сломанных ребра и поврежденная голова скоро заживут.
— Через месяц можете опять отправляться в
море.
; '
; j
77
