поёт, бывало, — на всю волость слыхать. А на
счёт драки — во всём селе ни один не мог против
него устоять. На спор я на нём целковых пять
выручил. Вот до чего жалко такого петуха! Луч
ше бы мать овцу зарезала.
Время шло, но мы, несмотря на молодость, чув
ствовали себя подавленными. До рекрутчины у
каждого из нас была какая-то своя особая жизнь,
свои занятия, родственники, друзья, знакомые.
Почти до двадцати двух лет, начиная с детства,
мы жили — одни в городах, другие в деревнях, —
привязанные к привычным условиям. И вдруг
связь с прошлым оборвалась, и наша жизнь дол
жна тародолжаться в новой обстановке. Нас пугали
стены казармы. Мы ложились спать по приказу
начальства, вставали утром под игру горнистов и
грохот барабанов. Без разрешения фельдфебеля
мы не могли завтракать,
обедать, ужинать.
Инструкторы оглушали нас бранью, а мы вытяги
вались перед ними, выслушивая их грубые на
ставления. Если у кого из нас был слабо подпоя
сан ремень, то инструктор сам затягивал его, до
боли нажимая коленом на живот. Казалось, что
мы перестали принадлежать самим себе, перестали
быть людьми. Всё первоначальное учение своди
лось к тому, чтобы в новобранцах заглушить само
стоятельную мысль и превратить их в послушные
и нерассуждающие автоматы. Многие из нас ста
рались заглянуть вперёд — что же будет дальше?
И служба нам рисовалась нудной, как осенняя
слякоть, и. невероятно длинной, как этапная дорога
через Сибирь.
*
Не унывал только Псалтырёв. Его серые глаза,
роговицы которых были усыпаны маленькими, как
маковые зёрна, сияющими точками, смотрели на
вер с жадностью, — так хотелось ему скорее разо
браться в новой жизни. Каждое движение его было
б
