л и ш н и й
117
По улице торопливо бежит девочка с ребенком за
спиной. Ее обгоняет дженерикша, небольшой, легкий,
в синей рубашке и шляпе, как огромный желтый гриб.
Он везет какого-то толстого господина, должно-быть,
купца. Навстречу им, держа над головою бумажный зон
тик, идет миловидная, с причудливой прической, японка,
а за нею, покачиваясь, шагает японец, похожий в своей
соломенной накидке на дикобраза. В саду на дорожке
сидят один против другого русский солдат и японский,
покуривая трубки и о чем-то мирно беседуя жестами;
над головами их вьется сизый дым.
— Эх, что-то теперь в деревне делают? — спрашивает
Семенов.
— Лен сеют.
— Хоть бы мир, что ли, скорее заключили...
Душа больно тоскует...
В глазах Семенова грусть. Опустив одно плечо, он
тихо уходит, а Водопьянов задумывается, слегка нагну
вшись и устремив свой коричневый глаз на гребни гор.
Халат его распахнулся, — видна впалая, поросшая чер
ными волосами, грудь с резко обозначенными ребрами.
Он мысленно переносится к себе на родину, блуждает
по родным полям, оврагам и лесам. Встречаются знако
мые люди. Седой, лысый отец, сорвав горсть травы,
говорит, улыбаясь:
— Сочная... Сена будет много, гена-то будет
сколько!..
И будто бы уже отдает распоряжение насчет косьбы.
Гаврила, слушая отцовские слова, облегченно вздыхает.
И вдруг вспомнил... Нет, не выйдет он больше на
росистые луга ранним утром, когда весь восток охвачен
багряным заревом, не зазвенит коса в его мускулистых
руках, как бывало...
