П О Р Ч Е Н Ы Й
59
от восторга, раза два выходила со своим кавалером на
двор: „итоги подвести", как объяснил ей молодой помощник.
Матрена не принимала участия в этом бесшабашном
разгуле; грустная и убитая, она осторожно следила за
мужем потускневшими от слез глазами, боясь обратить
на себя его внимание.
Жизнь для Матрены превратилась в сплошную цепь
невыносимых обид.
— Мне стыдно за тебя, дура ты почаевская, — сер
дито говорил ей Петр. —Не можешь ты ни поговорить,
ни вести себя при хороших людях. Сколько денег истра
тил на тебя. Накупил нарядов, а все напрасно: все они
на тебе, как шлея на корове. А пузо-то —у-у-у! Посмо
три-ка на себя в зеркало: не барышня, а квашня с тестом.
Рази тут корсет поможет? Тебя нужно железными обру
чами стянуть, стерву этакую!.. Мешаешь только мне.
Не будь тебя, я привез бы с собою Розку, что в „Хру
стальном З ал е " была. Одно имячко чего стоит. Не то,
что Мотька, Мотря... Та бы любой попадье пятьдесят
очков вперед дала. Да что я говорю попадье! Жена
самого корпусного командира, его превосходительства,
не устояла бы супротив такой цыпочки... Ах, господи,
и как только земля такую родит! Головка завитая, сама
перехвачена, как рюмочка, тоненькая, верткая... Не идет,
а пишет нсжками-то. И вся воздушная. Ежели, к примеру,
посадить на ладонь да дунуть, так, кажется, полетит
в небо... Бывало, скажешь: „Ну-ка, Розочка, утоли мои
печали". Эх, что она тут выделывает!... Прямо, чудеса!..
— Петр Захарыч, не надо... Ради бога, не говори...—
умоляла Матрена.
— Смирно, овца крученая!— злобно кричал он, глядя
на нее выкатившимися глазами в упор, и страшно шеве
лил бровями, подражая ротному командиру.
