П О Р Ч Е Н Ы Й
73
И шестнадцать человек, затаив дыхание, жадно слу
шали новые слова, точно огнем воспламеняющие их мысли.
Сверкая в темноте, живее смотрели глаза. Перед слуша
телями развертывалась одна картина за другой. Вот их
собственная жизнь, тяжелая и беспросветная. Она похожа
на мрачную яму, куда едва проникают проблески света,
и где в безысходной тоске, в смертных муках корчатся
люди, проклиная свою судьбу, истекая кровавыми слезами.
Но строится, — говорит учитель, — новое царство, заман
чивое, как весенние, голубые дали полей. Только там,
в этом волшебном царстве, свободно вздохнет мужицкая
грудь, всякое дело будет освящено огнем разума и, вместо
стонов и скрежета зубного, могучими аккордами зазвенит
песнь справедливого труда, наполняя жизнь веселием и
радостью.
Речь кончилась. Учитель, достав из кармана платок,
вытирал потное лицо. Мужики беспокойно задвигались.
Поалышался общий возбужденный говор.
— Господи, кабы поскорей пришла она, свобода-то
эта, а то измаялись,—сказала Лушка, обращаясь к мужикам.
К свету подполз дед Ефрем, хозяин риги, сухой, сгор
бленный старик, с большой седой бородой, как расчесан
ная куделя. Он откашлялся и, обращаясь к учителю,
зашамкал:
—- Спасибо тебе, Петрович, спасибо. Душу ты мою
воскресил. Всю жизнь я прожил, как баран, ничего не пони
мании. А теперь прозрел. Радость-то какая... Братцы!
Стар я стал. Спина плохо гнется. А не отстану я от вас.
С вами пойду, ей-богу! Вижу я — большое дело затеяли
вы, мирское д ел о ...
Старческий голос его прерывался, а из впалых глаз,
скрываясь в сединах бороды, катились крупные капли
слез.
