У Х А Ё Ы
Ш
Теперь я находился в жилой палубе, возвышаясь надо
всеми на опрокинутом ящике. Справа и слева около меня
стояли два матроса, вооруженные винтовками. Напротив
меня, на расстоянии трех метров, были опрокинуты еще
два ящика: на одном стоял старший радио-телеграфист
Смирнов, выполняя роль председателя суда, а на другой
попеременно всходили то обвинитель, то защитник мой,
выделявшиеся из матросской среды. А затем— нас окру
жала плотная стена из человеческих тел. Это было сбо-
(Липе,
состоявшее из полутора тысяч матросских голов,
при чем каждая из них являлась для меня тайной, как чужая
шифрованная телеграмма. Голоса сливались в один гул,
пока-что сдержанный, похожий на отдаленный ропот моря.
Началось с того, что радист Смирнов, погасив взмахом
руки говор людей, обратился ко мне:
— Господин командир Виноградов. Команда обвиняет
вас в том, что вы являетесь приверженцем царского
режима. Признаете ли вы себя виновным?
В жилой палубе было светло от электрических ламп.
Лица моих судей казались бледными. Ожидая ответа,
все смотрели на меня молча. Только гудели вентиляторы,
как потревоженные шмели в гнезде. Против меня стоял
Смирнов в черном бушлате нараспашку, с красной лентой
в петличке. Повидимому, он чувствовал себя неловко,
волновался, закусывая нижнюю губу.
Стараясь быть как можно спокойнее, я сказал:
— Может-быть, я являлся приверженцем старого строя,
пока существовала известная система государственного
правления. Иначе и не могло быть. Я полагаю, что та
кими же защитниками были и все собравшиеся здесь,
исключая нескольких человек.
Кто-то из толпы воскликнул сердито:
— Огоі
