подводники
31
Наперебэй поясняют другие матросы:
— Да уж хорошего не услышишь от него.
— Прямо хоть уши затыкай.
Инженер смотрит в сконфуженное лицо вестового.
— Трепачи они, ваше благородие, и больше ничего,—
заявляет Кирс\нкин и уходит в носовое отделение.
Зуб мой продолжает ныть. Нестерпимая боль в го
лове, точно бурав, сверлит мозг.
Какой уж раз я выхожу наверх?
Двигаемся бесшумно; окутанные ночною тьмой. Сна
ружи на лодке — ни одного огня. Даже курить строго
запрещено. На рубке стоят несколько человек; здесь же
находится и сам командир, но никого не видно. Мрак
кажется бездонным, смущающим ум. Перед ним чув
ствуешь свое несовершенство, свою слабость. Кругом —
ни звука. Только у берегов тихо шумит вода, развора
чиваемая форштевнем.
— Ваше высокоблагородие! Впереди как будто ого
нек...’
— Где? — спрашивает командир.
— Немного справа от носа.
Голос у боцмана глухой, точно отсырел от влажной
ночи.
—■Ничего не вижу.
— Да вот, вот...
— Осторожнее, чорт! Биноклем в лицо мне не тычь!
— Виноват, ваше высокоблагородие!
Командир обращается к минному офицеру, мичману
Кудрявцеву:
— Петр Петрович, вы что-нибудь видите?
У Кудрявцева юный голос, но сейчас он отвечает
баском:
— Ерунда! У боцмана в голове огонек.
