СТОИТ НА ПЛОЩАДИ ОБЕЛИСК 15
Надо предполагать, что в Томске и Иркутске, Ташкенте и Алма-Ате, Киеве и Ростове у станков стояли
недоразвитые «неумехи», в вузах обучались одни недоумки, а в учреждениях культуры пребывала сплошная
провинциальная серятина, которой сам Бог повелел открыть прямую дорогу на фронт.
Однако читаем газету дальше: «В целом интеллектуальный состав погибших в битве за Москву просто
несопоставим с потерями ни в одной из наших побед в ходе войны». Вон как, оказывается?А чего это ради,
спрашивается, его, этот интеллектуальный состав, «сопоставлять»? Вернее было бы, пожалуй, сказать:
противопоставлять. Не проглядывает ли и здесь, на поверку, все та же, ставшая нынче ходовой, претензия
на некую —не только личностную - исключительность? Публицист сокрушается: «А сколько погибли физиков
и биологов, историков и искусствоведов, известных профессоров и подающих блестящие надежды аспиран
тов». В самом деле - сколько?
Пуля или осколок, понятно, не разбирает, когоразит. Однажды в бою на безвестной речке Мичике снаряд
ударил в колесо пушки, которую наводил молодой волонтер артиллерийской батареи. Наводчик по виду
ничем не отличался от сотен других служивых. Лишь только после этого боя его представят к производству
в прапорщики, а также к Георгиевскому кресту. А тогда на нем была грубая солдатская шинель. Но как же
человечество должно быть благодарно всемогущей судьбе - она сохранила в целости будущего автора
«Войны и мира».
И кто сегодня посмеетутверждать, что из миллионов погибших в Отечественную войну юношей не было
гения, равного Льву Толстому? Или Федору Шаляпину? Или Ивану Павлову?..
Из самых разных уголков страны - из сел близ Тулы, из Казани, из Рязани —шли на ее защиту мужчины,
парни, женщины и девушки, и каждый из них, безусловно, в чем-то был одарен. Во Всероссийской Книге
Памяти их имена не сопровождаются данными о профессии. Об этой стороне памяти погибших прозорливо
сказал Александр Трифонович Твардовский:
И в одной бессмертной книге
Будут все навек равны
-
Кто за город пал великий,
Что один у всей страны;
Кто за гордую твердыню,
Что у Волги у реки.
Кто за тот, забытый ныне,
Населенный пункт Борки.
Казалось бы, все ясно: «Жизнь одна и смерть одна». Тогда к чему же вся та словесная эквилибристика в
столичном молодежном издании?
На пятой части суши земного шара - от сопок Маньчжурии до берегов Эльбы, от фиордов Баренцева
моря до гор Лигурии - стоят стелы, обелиски, мемориальные плиты, под которыми вечным сном спят герои
войны и с земли Рязанской. Никогда не канут в забвение ни боль, ни мужество, ни честь богатырей военной
годины. Они перейдут в сердца потомков - детей, внуков и правнуков.
В цветах могила русского солдата.
Живое знамя Вечного огня.
Какой он? Синеглазый? Конопатый?
Похожий, не похожий на меня?
Наплыв сложных чувств вызывают у читателя эти пронзительные строчки рязанского поэта-фронтови-
ка Бориса Жаворонкова. Словно святость исходит от всего - и от неразгаданного цвета глаз его, и от
неведомых нам его мыслей, какие он нес в.себе в свой смертный час, и от таинства запредельного, что и
оттуда властно проникает в душу человека, стоящего со склоненной головой перед воинским мемориалом.
Как дорога бывает всякая подробность, отобранная у неизвестности! Какой чтимой оказывается каж
дая деталь, отвоеванная у небытия! Они очень ценны ныне, любыеуточнения обстоятельства гибели героя.
