сменялись завывающей пургой. Беспрерывно топилась
печка, но она согревала теплушку неравномерно: на
нарах нельзя было спать рт жары, а под нарами даже
в шубе пробирал хояод. Мы ни разу не мылись в .бане,
покрывались слоем грязи и совсем обовшивели. На' пи
тательных пунктах кормили отвратительной бурдой,
а хлеб получали мерзлый и настолько! жесткий, что
его распиливали на порции пилой или рубили топо
ром. Матросы, раздраженные всем этим, буйствовали
и громили станции. А в это время в Сибири свиреп
ствовали карательные отряды генералов Рененкампфа
и Меллер-Закомельского. Некоторые из нашего эшелона
попались им и сложили свои головушки, будучи уже
на пути к родине.
Я больше всего 'беспокоился о своем цусимском ма
териале. Вдруг генералы ‘вздумают провести обыск в
наших вагонах! Что тогда со мной будет? Но все
обошлось благополучно: в марте
я
добрался до свіоегз
села Матвеевскаго, Тамбовской губернии. Здесь меня
ожидал новый удар*: умерла моя любимая матъ всего
лишь за две недели до моего приезда домой.
Революционные шквалы, возникая в столицах, неслись
дальше, к глухим провинциальным городам и дерев
ням, потрясая ветхозаветный быт российской жизни.
Это была пора, когда никто из сознательных людей не
мог оставаться безучастным зрителем. А через не
сколько месяцев мне ‘пришлось докинуть родные места
надолго. Некоторое время я обретался в Петербурге,
в Финляндии, а потом, когда наступила жесточайшая
реакция, уехал за границу.
Только в 1913
году
я опять вернулся уже по чужому
документу домой, где прожил несколько дней, никому
не показываясь из посторонних.
Родной брат мой Сильвестр, который был на шест
надцать лет старше меня, любитель чтения, пробудивший
и во мне жажду знания, когда я еще был юношей, встре
тившись после долгой разлуки со мной, рассказывал:
— Что тут было без тебя! Одолели совсем — при
36
