И, мнилось мнѣ, невѣдомые крючья
Стараются ихъ сзади удержать,
Иначе бы они, не говоря ни слова,
Полѣзли бы на дѣдушку Крылова,
И ну его хлестать
За то, что басни онъ осмѣлился писать!
Мнѣ, признаюсь, немного стало жутко:
Какъ видно, наблюдать да слухъ имѣть- не шутка
Но въ жизни я моихъ враговъ,
Ты знаешь самъ, хоть трусилъ—да не слишкомъ,
И смѣло выставлялъ не только-что ословъ,
Но и могущественныхъ львовъ,
И не кадилъ животнымъ ихъ страстишкамъ.
Такъ и теперь’ хоть и пора не та,
Скажу, какъ въ ту же ночь подслушалъ я Крота.
Слѣпорожденный Кротъ принесъ свои писанья
На просмотрѣнье Червяку,
(Не нынче— завтра мотыльку),
И увѣрялъ, что онъ, какъ нѣкій Мефистофель,
Всѣмъ нашимъ Фаустамъ наглядно доказалъ,
Что вовсе не цвѣты прекрасны, а картофель,
И что цвѣтовъ онъ даже не встрѣчалъ,
Когда подземнымъ онъ путемъ предпринималъ
Свою
экскурсію...
Червякъ ему божился,
