2 2 3
Итакъ, любезный, что ни говори,
А если-бъ вдругъ моя статуя встала,
Да зашагала,—
Того смотри,
Всѣхъ до того бы напугала,
Что всѣ бы отъ меня, куда попало,
Драло!—
И я-бъ остался съ носомъ. Изъ того,
Что дѣлается въ свѣтѣ—
Я не узналъ бы ничего.
А тутъ, сердитый Шмель, и тотъ былъ на примѣтѣ:
Я помню, въ эту ночь, на отсырѣвшемъ пнѣ,
Онъ сѣлъ спиной ко мнѣ,
И началъ въ тонѣ глухо-строгомъ
Жужжать гостямъ, что онъ великій демагогъ,
Что съ колыбели былъ онъ демагогомъ—
Боролся и писалъ—писалъ п изнемогъ,—•
Потомъ онъ говорилъ о загнанныхъ рабочихъ,
Исподтишка
Негодовалъ на право кулака,
Однихъ бранилъ—плевать хотѣлъ на прочихъ;
И я внималъ ему—внималъ какъ никогда.
Вотъ, думаю, теперь какіе господа!
И Шмель, и тотъ любви народной хочетъ,
