Все было глупо, шумно и безпечно;
Игнатъ былъ въ этомъ мірѣ новичокъ;
Онъ, можетъ быть, и тронутъ былъ сердечно,
Но предпочелъ забраться въ уголокъ;
То улыбался онъ, то брови хмурилъ:
Какой-то балагуръ съ нимъ балагурилъ,
Какой-то литераторъ подъ хмельномъ
Ему шепталъ съ таинственнымъ лицомъ:
«Ты геніи, геній! Вѣрь та мнѣ, всѣ шансы
«На сторонѣ успѣха—будемъ пить...»
Распущенность! въ тебѣ. есть диссонансы,
И музыкой ихъ врядъ ли заглушить!
И трезвая душа ихъ чутко слышитъ,
И хочется заплакать ей, когда
Хрипливый смѣхъ въ лицо ей спиртомъ дышитъ
Или развратъ, подъ маскою стыда,
Старается въ любви ее увѣрить.
Какъ юноша, не могъ онъ лицемѣрить,—■
Чтобъ позабыться, лишнее онъ пилъ,
И все-таки былъ видимо унылъ.
Уже предъ нимъ за бѣшенымъ канканомъ
Послѣдовалъ трепакъ—гудѣлъ, дрожалъ
Паркетный полъ. Въ азартѣ полупьяномъ
Иной плясалъ, иной рукоплескалъ.
