по
Велъ онъ, я не знаю, а догадку скрою;
Лишь, скажу, что мастеръ чортъ въ мозгахъ печатать
То, что отъ цензуры слѣдуетъ намъ прятать:
Съ дѣтства заразившись жаждою всезнанья,
Водолазъ, конечно, былъ не безъ вліянья
На собакъ, готовыхъ чуть ли не молиться
Па того, кто далее чорта не боится.
Вѣрьте иль не вѣрьте, это все равно мнѣ,
По что невозможно въ Старицахъ, въ Коломнѣ,
Въ Брянскѣ, въ Спасскѣ... или между сановитыхъ
Кобелей, въ приказномъ мірѣ знаменитыхъ,
То на нашей псарнѣ стало непреложнымъ
Фактомъ;
Мефистофель сталъ лицомъ, возможнымъ.
Значитъ, наша псарня стала кой-что значить
(Этимъ
я
надѣюсь нѣмцевъ озадачить.)
Если для успѣха мысли человѣка
Надобно по крайней мѣрѣ четверть вѣка,
Для собакъ довольно полгода иль года:
Ужъ такая наша умная порода!
То, что трудно людямъ, для собакъ бездѣлка,
Ибо между нами каждый—скороспѣлка.
Нечему дивиться, что собачья стая,
Точно въ семимильныхъ сапогахъ шагая,
Но пути прогресса шла, и для начала
Все, что не собачье, смѣло отрицала;
