156
Втюрившись, онъ понялъ, что внутри не ладно,
И, вообразите, за плетнемъ, въ канавкѣ,
Воду пилъ и къ боку приставлялъ піявки,
Чтобъ отвлечь отъ сердца жаръ любви недужный,
Для него опасный, для
нея
не нужный.
Ибо Тявка эта, хоть и обнищала,
Но не позабыла стараго подвала,
И любила только юношей подвальныхъ,
Праздныхъ, остроумно пошлыхъ и нахальныхъ,
И Барбосъ, конечно, оставался съ носомъ...
Я хотѣлъ остаться поболтать съ Барбосомъ;
Но не въ духѣ былъ онъ и, чтобъ отвязаться
Отъ меня, сказалъ мнѣ: я хочу проспаться,
Не мѣшай, голубчикъ!
И пошелъ я шляться:
Обошелъ я псарню, ригу, конопдянникъ,
Прачечную, баню, въ темный передбанникъ
Заглянулъ—тамъ пахло вѣниками—скверно!
Старый доѣзжачій, птичница кривая
И ея солдатикъ, пару поддавая,
Въ этой старой банѣ сотню разъ навѣрно
Парились, и баня пахла перепрѣлымъ
Квасомъ, пѣнной водкой и нагольнымъ тѣломъ.
И пошелъ я дальше, и вошелъ въ ворота.
Вижу домъ и—вижу, у подъѣзда что-то
