259
Солнце поднимаетъ
Изъ-за сосенъ шаръ свой. Сильно припекаетъ
Жатву. Сладко пахнетъ въ воздухѣ гречихой.
По ржаному полю утренничекъ тихій,
Вѣтерокъ, гуляя, росу отрясаетъ,
Быть дождю иль ведру — по росѣ гадаетъ,
И шуршитъ соломой, словно безпокоясь,
И ему колосья кланяются въ поясъ.
А лопухъ, высоко поднимая шишку
Съ вѣникомъ, изъ листьевъ сдѣлалъ точно крышку,
Такъ расположилъ ихъ, что подъ ихъ навѣсомъ
Въ жаръ всегда прохладно молодымъ повѣсамъ.
Въ сей харчевнѣ много всякихъ насѣкомыхъ;
Но, на это время, никого знакомыхъ.
Вотъ сидитъ кузнечикъ, но не нашъ кузнечикъ,
А другой, — и куритъ, точно человѣчинъ.
Съ нашимъ музыкантомъ онъ одной породы —
И скрипачъ, быть можетъ, но не любитъ моды:
Лапками на шею повязалъ тряпицу,
Въ зубы взялъ сигару, да и корчитъ птицу.
Клопика заставить заплатить за водку,
Напоить козявку, осмѣять коровку,
Муху одурачить, паука спровадить,
И при всемъ при этомъ съ цѣлымъ міромъ ладить —•
Былъ онъ мастерище. — Страстно обожалъ онъ
Нашего артиста; рѣдко покидалъ онъ
Друга, даже пьяный; передъ цѣлымъ свѣтомъ
Защищалъ — и часто надѣлялъ совѣтомъ, —
Нбо, хоть и рѣдко брйлъ онъ книги въ руки,
Зналъ онъ „Твердо4 „Слово41 и не вѣрилъ въ „Буки4
Подъ лопухъ въ харчевню рано онъ забился,
Потому что утромъ не шутя бранился.
17
*
