дали, но никто не мог проникнуть в темные недра его
души. В одном лишь соглашались нее:
— Он не только чужого, а даже родную мать может зарезать, и не дрогнет...
Обратились к авторитету фельдшера, к молодому
щеголеватому человеку с рыжими пейсиками на висках. — Скажите на милость, как понять матроса Зудина?
Тот, подбоченившись, приподняв брови, начал говорить долго и пространно о душевно-больных, пересыпая свою речь непонятными медицинскими словами,
и,
наконец, закончил:
— Проще сказать—шалый он.
— Вот это верно,—подхватили матросы.—Так-бы
прямо и сказали. А то путали, путали...
— А не опасный он?—справились у фельдшера
более робкие из них.
— Нет, нисколько.
— С тех пор матрос Зудин стал прозываться Ш а лым. В ближайшее воскресенье, в прекрасный солнечный
день, когда очередное отделение команды готовилось
гулять на берег, Шалый явился в каюту старшего
офицера, заградив собою весь квадрат открытых дверей.
—- Ты зачем—сюда?—оглянувшись, строго спросил
Филатов.
— Отпустите в город,— не поднимая головы, процедил Шалый.
— Не могу...
—- Почему?
— Потому, что ты...
25
