всех его святых, богов, кроя их «через гробовую крышку в блудные глаза». Он стоит перед
нами, размахивая правым кулаком, раздраженный,
с горящими глазами, с растрепанными волосами
на обнаженной' голове, точно к нему вернулась
молодость, прежняя удаль. Кажется, что ему ничего не стоит пойти к своему обидчику и искромсать его на кусочки. Но это продолжается недолго, — выпалив все, что накипело в душе, он
сразу теряет пыл, тускнеет, снова становится
дряхлым и, говорит уже примиренным тоном:
—' А впрочем, капитан прав.
— В чем?—спрашиваем мы.
— Говорит, что выдохся я. Дал расчет. За
месяц уплатил. Советует на берегу посушиться...
— Да, был орел, да крылья измотал, — вставляет Шелію.—Видимо, придется вам последовать
совету единоутробника Вельзевула.
— Ну, нет—этого не будет I—решительно заявляет Джим.—Опять в матросский доМ, опять чистить картошку, выносить помои, мыть полы и
всякой другой чепухой заниматься и не видеть
моря — довольно! Для меня матросского дома
больше не существует. Я не согласен в этом
дьвольском учреждении сдыхать,' после того, как
пятьдесят лет в разных морях проплавал, нет,
не согласен!..
Отделившись от нас, старик долго гуляет по
палубе, что-то обдумывая. Иногда, останавли-
55
