1 9 9
на. скамейку — и до того задумался, что не слыхалъ, какъ
всѣ вышли, и какъ съ обоихъ концовъ ворота заперли.
Мое горе было такъ велико, кой-какія подозрѣнія и обма
нутое ожиданіе до такой степени потрясли мои нервы п
разбередили мое сто тысячъ разъ уязвленное самолюбіе, что
я, убѣдившись, что нѣтъ мнѣ выхода, преспокойно воро-
тился на прежнее мѣсто, на чугунную, сырую скамеечку,
что противъ монумента дѣдушки Крылова, завернулся въ
пледъ, протянулъ ноги, закрылъ глаза и какъ бы забылъ
гдѣ я — и что будетъ, если сторожа или солдаты найдутъ
и примутъ меня за вора или за пьянаго?..
Около часу ночн стало порядкомъ сыро и холодно, дрожь
пробрала меня — захотѣлось курить — увы! въ моей папи
росницѣ нашлась одна, и то измятая папироска, но не на
шлось ни одной фосфорной спички. Тутъ только я съ до
садой почувствовалъ, что я не дома, и пожалѣлъ, сильно
пожалѣлъ, что лежу не въ своей бѣдной каморкѣ и не на
своей постели. Наконецъ-то, я совершенно, такъ сказать,
вникъ въ мое положеніе и сталъ озираться, какъ бы ста
раясь приглядѣться къ ночной обстановкѣ своего новаго
ночлега. Далеко кругомъ шумѣла столица; но въ саду все
было тихо, и, казалось, ни одинъ листикъ не шевелился;
поднимался туманъ и, какъ бы увязнувъ между вѣковыми
липами, стоялъ по куртинамъ въ какихъ-то бѣлесоватыхъ,
неопредѣленно смутныхъ очертаніяхъ. Иныя липы росли
