.Спал он в жилой палубе, на решетчатых рундуках,
подостлав под себя матрац, набитый мелко истолченными крошками из пробочного дерева. Часто его видели
здесь лежащим на спине, не раздетым, в сапогах, с
открытыми глазами, неподвижно уставившимися в п о толок, и неизвестно было,—спит он или нет. Случалось, что он тяжело застонет во сне, пугая соседей.
Раз ночью, во время небольшой бури, он, проснувшись, вдруг засуетился и, обратившись к матросу,
только что сменившемуся с вахты, спросил:
— 'Слышишь?
— Что?-—удивился тот..
— Ребятишки кричат и баба плачет...
— Это ветер в вентиляциях воет.
— Врешь!
Шалый, вскочив, торопливо, в одном нижнем белье,
побежал на палубу.
Матрос, ложась спать, посмотрел ему вслед и заключил: •— Дело дрякь... Совсем испортил мозги... А голова без разума, что маяк без огня...
Днем Шалый по прежнему проводил все свое время в носовом’ отделении и, ни с кем не разговаривая,
жил своим одиноким внутренним миром, — загадочным
и непонятным. До окружающей жизни ему не было никакого дела. Казалось, какая-то тяжелая дума, точно
свинцовая туча, вытеснив все мысли, мраком отчаяния
заполнила душу. Только глубже уходили в орбиты его
страшные глаза, темные, как осенняя безлунная ночь,
шире расходились вокруг них синие круги и все чаще
трагическая гримаса кривила его мертвое лицо...
31
