І92
Когда очередь дошла до Лутатини, он мог только сказать, что у него погибли два чемодана. Потом у него
перестал ворочаться язык. Из головы, как испуганные
птицы, вылетали все мысли.
За него выступил старый Гимбо и начал врать:
— Он у нас—совсем больной. Сегодня только первый
день, как он заговорил. Мы его даже хотели отправить
в больницу. У него было вещей не меньше, чем у других.
А Сайменс добавил:
— Кроме всего, он сдавал мне на хранение пять фунтов стерлингов. Это у нас самое влиятельное лицо. Он
бывший проповедник. Может быть, этим и объясняется
то, что вместо пьянства, как бывает на других судах,
наши матросы занимались чтением библии.
Лутатини покраснел до корней волос. Ему хотелось
крикнуть, что все это ложь. Он посмотрел на своих товарищей, как бы прося у них на это разрешения, но,
встретив суровые взгляды, только беспомощно опустил
голову. Как он может подвести тех, с которыми он
вместе испытывал танталовы муки? Быть может, на их
долю впервые в жизни выпало такое счастье, купленное
почти ценою жизни. Он молчал и только беззвучно шевелил тонкими губами, расстерянный, напоминающий собою
лунатика.
Меньше всех пропало вещей у самого Сайменса. Получилось впечатление, что он нарочно уменьшил свои
убытки. А матросы как раз думали: если он защищает
их интересы, то уж насчет себя постарается. Но и тут
их предположение не оправдалось. Он еще больше стал
для них загадочным, как нераскрытая книга.
Часам к трем все расчеты были закончены.
Орионовцы, получив деньги, гурьбой вывалили на улицу.
Несмотря на усталость, все шли весело и бодро, за
исключением Лутатини, все еще находившегося под впечатлением переживаний в приемной консула. Так они
А. НОВИКОВ-ПРИБОЙ
