— Боюсь, что признают неспособным... Чертовски надоело в матросском доме сидеть, чтоб ему
провалиться на месте, чтоб всю его администрацию
голодные черти с похлебкой съели! Тянет в море,
нет больше сил терпеть. А работать я еще могу...
сколько угодно могу...
Блекман, хлопая его по плечу, говорил на это:
— Положим, Джим, работник вы не важный,
но в команде сойдете. Только держитесь на судне
бодрее, не сгибайте спину. А друг мой вам паров
подбавит...
По пути на судно мы два раза заходили, в кабак,
где Джим и Блекман выпивали «смерч».
Сейчас, подметая палубу, старик старается, показывая вид, что он работящий матрос, но ему даже
и эта работа дается с трудом.
Почти одновременно на всех судах бьют склянки, оглушая гавань разноголосым гулом меди.
Ко мне, переваливаясь с боку на бок, направляется Блекман и, растягивая, как резину, свои
толстые вывороченные губы в улыбку, еще издали
кричит пропившимся голосом:
1 — О , здесь, друг? А я в кубрике место для
ночлега приготовил. Будем спать вместе. А то
одеяло у нас только одно.
— Спасибо.
Мы приближаемся к молу, сложенному из тяжелых квадратных кусков гранита, — к тому безмолв-
3 Моряки.
33
