ми,— рваные и затасканные. Потом вся эта пьяная ватага, разделяясь на кучки, медленно расползается, как липкая грязь, по темным закоулкам
портовых трущоб.
Захватив с собою пива, виски и разных закусок, мы с негром остаток ночи проводим на берегу
моря. Дождя уже нет, через разорванную завесу облаков кое-где мерцают звезды, иногда на минуту
покажется половника луны, осветит поседевшую
равнину вод и снова скроется, словно проваливаясь
в черную яму. Но ветер, придя в азарт, дует еще
с большей силой, певуче носится над простором,
взъерошивая море, напряженнее громыхает прибой,
точно силясь кого-то преодолеть, опрокинуть. В гавани, залитой огнями, даже ночью не прекращается
жизнь: уходят одни корабли, а вместо них приходят другие, оглашая тьму то воющей сиреной,
то торжественными гудками.
Мы оба. под хмелем, но продолжаем пить, посасывая водку или пиво из горлышек.
— 'Амелия, ты потом раскаешься, да будет
поздно!— с болью кричу я в сторону города и,
согнувшись, хватаюсь руками, за мутную голову.
— О , это? Плюнь! — говорит Блекмаи, догадываясь, в чем дело. — Пойдем в рейс,—все пройдет. Со мной 'го же было. Наша, одна африканка,
протаранила сердце... Красавица была: губы тол
29
