прямо залюбуешься! Улыбнется земляничными губами,
вроде как солнышко глянет
из за леса. А голос-то
какой? Свирель! Как начнет говорить, точно серебрян-
ной лентой обвивает тебе сердце.
И вся-то она неж ная, душистая да радостная, как росистые луга весною...
— Э х , шут возьми!—удивляется часовой.—Да от куда ты такую подцепил?
— Сам а нашла меня и привела к себе в дом. Не
дом, а графские хоромы. Одна комната богаче другой.
Картины, зеркала ковры, вазы. Да всей роскоши и не
перечесть. „Знаете, говорит, почему вы мне так нравитесь? Это вот почему'1... И показывает мне портрет.
Гляжу и глазам не верю. Портрет этот точно с меня,
снят.
Вылитый я, только форма другая—итальянско -
го офицера.
Оказывается это муж ее, лейтенант. Он
где-то в море утонул...
— Да ну!
Вот чудеса!— восклицая, не перестает
изумляться часовой.
Петреван, приложившись к бутылке с ромом, ф ан тазирует дальше:
— То-то и есть, что чудеса! А чтобы еще больше
я стал похож на ее мужа, она взяла да и нарядила
меня в его мундир. Потом смотрит на меня и говорит: „Луидже, мой Луидже. Ты , ведь, с дальних морей
вернулся, не правда-ли“?.. А у самой щеки зарей п о лыхают и глаза лучатся, как два черных бриллианта.
Целует меня в лоб, а мне свою шею подставляет,
такую, знаешь-ли, тонкую и круглую, точно на токарном станке отточенную. Так полагается по благородному. После этого угощение пошло. Явства все са х ар ные да на серебрянных блюдах. А вина разные какие?
Опрокинешь лакпадочку и так тебе приятно станет
59
