нам помочь. На вопрос о партийности подполковник
Смирнов спокойно отвечает: «коммунист». Человек с
одутловатым лицом старательно выводит на плотном
бланке личной карточки: «Партайлёз», то есть, беспар
тийный».
— Так лютше... — и подмаргивает озорноватым гла
зом.
Когда выходим из канцелярии, в глаза бросается
стенной календарь с жирной цифрой 23, и мельче «1943
год, октябрь».
У входа наши товарищи опять стоят лицами к стене,
но на этот раз руки у всех заложены за затылок.
Пока спрашивают и регистрируют остальных, покор
но стоим в нелепой, неудобной позе. Закинутые за з а
тылок руки немеют, в душе зреет лютая злоба.
По-видимому, один из эсэсовцев заметил, как я пы
тался переменить положение затекших рук. Удар кулака
по затылку дублируется ударом носа о стену. Во рту
солоноватый привкус крови, и вот она уже противными
теплыми струйками сочится из разбитого носа, из раз
битых губ. Совершенно непроизвольно делаю движение,
чтобы зажать нос, но острая боль обжигает шею и часть
щеки — второй удар плети рассекает на плече истлевшую
от времени и пота гимнастерку. Догадываюсь, что ни
при каких обстоятельствах нельзя снимать руки с з а
тылка. Слезы бессильной ярости бегут по лицу, смеши
ваются с кровью, впитываются в нагретый солнцем пе
сок у моих ног.
Наконец в канцелярии заканчиваются формальности,
уходят куда-то эсэсовцы. Опять появляется добродуш
ный поляк с повязкой «Капо» и разрешает опустить
руки.
— Ждать будем. С завода идет колонна,— заявляет
он.
Пользуясь отсутствием солдат, привожу лицо в отно
сительный порядок и очень удивляюсь, когда один из
соседей из рукава в рукав передает мне раскуренную
сигарету.
— Писарь передал. Из канцелярии. Через форточ
ку, —шепчет сосед.
Незаметно затягиваюсь терпким дымом и по неписа
ному закону советских военнопленных пытаюсь передать
драгоценный окурок подполковнику Смирнову.
6
