возлюбленных, мечтая о приятной встрече с ними,
меня снова охватывает тоска, снова не могу примириться с тем, что разлучился с изумрудными
глазами. Тогда разные мысли, как встревоженные
муравьи, долго копошатся под черепом, не давая
сомкнуть глаз. Покачиваясь на цепочке, слабо горит наполовину привернутая лампа, рождая уродливые тени, бегающие по стенам сумрачного кубрика. Все матросы, разместившись по своим гнездам, перегороженным друг от друга небольшими
деревянными барьерами, давно уже крепко спят,
сильно всхрапывая, а я все ворочаюсь на своем
жестком матраце, лежа рядом, под одним одеялом, с негром, от которого пахнет каким-то- особенным африканским запахом, Судно, раскачавшись, падает то на один бок, то на другой, соответственно с этим мои ноги летят вверх, а голова
находится где-то внизу, и обратно-. За бортом исступленно бьются волны, тяжело ворочается, угрюмо рыча, встревоженный океан, отделенный от нас
лишь досками обшивки. Страшно близко, до жути,
чувствуешь гневное клокотание водной массы. А
сверху доносятся до меня враждебно-суровые напевы ветра. Чувство заброшенности овладевает
мною. И тогда является одно желание, чтобы скорее вызвали наверх. При первом же призывном
окрике, я срываюсь с места, лечу на палубу, быстро поднимаюсь на мачту и там, на высоте, среди
47
