85
— Негодяй! Животное в мундире!
Но слова его, унесенные ветром в черную ревущую
пустыню, не были услышаны вторым штурманом.
Новая смена пришла на вахту.
Лутатини кое-как добрался до кубрика и, переодевшись
в сухое платье, лег на койку. Здесь он сразу забыл о
втором штурмане. По всему телу разливалась усталость,
но трудно было уснуть. В носовой части парохода качка
ощущалась сильнее. Кубрик, содрогаясь, падал, подни
мался, широко размахивался. То и дело нужно было при
держиваться за край койки, чтобы не вылететь из нее.
Лутатини давно бы стошнило, если бы не было жутко.
Снаружи буйствовала неистощимая буря. Трещал корпус,
и где-то под деревянным настилом палубы скрежетало
железо. По линолеуму плескалась вода, попадавшая через
входную дверь. Не покидала мысль, что он, Лутатини,
все время находится над разверстой могилой, мистически
мрачной, как бредовые откровения святого Иоанна. Лишь
тонкая железная обшивка отделяла его от зыбучей про
пасти.
Никто из команды не спал. Много курили и мало раз
говаривали. Старый Гимбо, вытянувшись на койке, жа
ловался:
— Эх, жизнь наша несуразная! По возрасту мне си
деть бы на берегу, в тихой комнате, да забавляться с
внучатами. Сколько раз зарекался итти в море. Ничего
не выходит. Вот кручусь по белому свету, словно заве
денный волчок. А для чего?
Вдруг помещение начало проваливаться— судно глубоко
зарылось носом в океан. Над головою, на баке, сотрясая
кубрик, забурлили потоки воды. Казалось, что наступил
момент аварии. Некоторые матросы вскочили, уселись
на койках, готовые спрыгнуть на палубу, и бессмысленно
переглянулись. Кто-то громко крякнул. Лутатини, уткнув
шись лицом в подушку, съежился и тихо, сквозь зубь^
СОЛЕНАЯ КУПЕЛЬ
