и где-то внизу насмешливо заливаются звуки гар мошки. Но десятки голов повернуты в сторону
Фрины, в каждой паре глаз—ожидание и тревога.
— Кто меня в каюту приглашал? Кто называл
золотой пчелкой? Эй, животина толстая, признавайся! Отец духовный может подтвердить...
— Тьфу, холера мексиканская, что выдумывает!—сплюнув, хрипит рыжебородый купец, багровея. Он почему-то застегивает поддевку, словно ему
вдруг холодно стало, кашляет в кулак, берет под
руку растерянного священника и бормочет:
— Пойдем, отче... Совсем ополоумела баба...
Среди публики движение, шум, возгласы:
— Это невозможно!..
— Откуда такая хамка взялась?..
— Ужас, ужас!..
— Вадим, тащи скорей детей в каюту, чтобы
не наслышались всякой гадости!..
А Фрина, возбужденная и негодующая, с горящими глазами, все не унимается, продолжая срывать с публики покров лицемерия:
— Д а , я—тварь, а вы— кто? Тысячи мужчин
перебывали у меня в объятиях... Всяких возрастов...
Жены! Слушайте про ваших мужей! Каждый из
них при виде меня облизывается, точно кот перед
сметаной. Они ждут только ночи. В темноте, как
воры, придут ко мне, чтобы испохабить свое тело...
О , я не раз видела их без этих фраков, без гал-
стухов, видела голыми, осатанелыми... Эй, благо-
13*
