— Все хочу сынка пристроить в монастырь,—-сообщает ему мать.—-Через месяц обещали принять.
— Это что же—божией дудкой хочешь заделаться,,
а?—близко заглянув мне в лицо, смеется матрос, обнажая белые, как сахар, зубы. От него пахнет водкой.
— Вовсе не божией дудкой, а монахом,—отвечаю
я, немного обиженный такой насмешкой.
— Ты сначала поживи на свете да погреши, а потом' уж в монастырь пойдешь. Иначе скучно будет
там: о чем будешь просить Бога?
Мать бросает на матроса недовольный взгляд, но
меня интересует другое—надпись на фуражке.
— Это, браток, название корабля, на котором я:
плавал. Ты... Плавал? По реке?
— Нет, по морям...
— Взаправдашним корям?
— Ну, ясное дело.
— Вот это занятно!—-восклицаю я, повторяя любимую фразу отца.
Матрос, покручивая белокурые усы, рассказывает
матери, что он ходил к тестю, в другое село, где выпил малость, закусил яичницей, а теперь возвращается домой и ему очень весело.
— А Бог любит радость, ибо он сам очень веселый старик. Вот почему
он
и создал поющих птиц,,
всевозможные цветы. А постные или там кислые мор-'
ды, будь то у черта или
у
монаха—то все равно. Ему
должны претить. Об этом я точно знаю, уж поверьте
у ж
,
мадам...
Он говорит шуйливо, словно перед глухими, широ-
10
