В синеватом сумраке зимнего вечера, обходя лужи
подтаявшего снега, шагал я по другой стороне узкой
лагерной улицы, не теряя из вида его сутулую спину.
«Куда он меня ведет? Зачем?» — тревожила мысль. Но
вот он зашел на блок № 44, и все стало понятным. Уско
рив шаги, застаю его ожидающим меня в коридоре ниж
него этажа. Вместе с ним через флигель «А» идем в шту-
бу блокового.
А еще через полчаса блоковый 44-го блока Альфред
Бунцоль водил меня по всем четырем флигелям, знако
мя с людьми и представляя как старшего штубендинста.
Небольшого роста, делая неестественно строгим свое
простое лицо для придания ему начальственного вида,
он говорил, мешая русские слова'с польскими:
— Слушать его, как меня. Он старший ваш товарищ.
Плохого вам никогда не делал и не будет. Я ручаюсь!
Сотни пар глаз разглядывали меня в те минуты. Од
ни с настороженным любопытством, другие с улыбкой
одобрения, некоторые с явной неприязнью или простым
равнодушием.
На каждом флигеле я говорил несколько слов о том,
что мы можем и должны жить дружно, что в соблюде
нии чистоты и порядка мы все одинаково заинтересова
ны, что надеюсь на помощь людей и сам сделаю все, что
бы в пределах возможностей облегчить их существова
ние.
— Валентин, дружище! Здорово!— подходили неко
торые из живущих здесь знакомых, и я с удовлетворе
нием слышал, как отходя, они говорили другим что-либо
вроде: «Это парень свой. С ним не пропадем».
В левом крыле второго этажа, во флигеле «С»,'
Альфред сказал:
— Жить будешь здесь. За нижними я сам присмот
рю. Приходи завтра утром.
На следующее утро я переселился в штубу флигеля
«С». Моего предшественника за лень и любовь к празд
ным разговорам прозвали, «капо толковищ». Он так и
говорил своим приятелям: «Заходи вечерком, толкови-
ща разведем». И часами шли эти безобидные, но и бес
полезные толковища. Темы этих разговоров в основном
склонялись к кулинарным вопросам, кто и как кушал в
свое время.
«О
