хозяев еще не прошел страх перед призраком эпидемий.
В первые же дни жизни на 44-м блоке обращаю вни
мание на группу людей за первым столом. Одетые чище
других, более упитанные, они бросаются в глаза своей
развязностью и каким-то пренебрежением к осталь
ным. Приходят с работы позже других и, игнорируя стро
гие лагерные порядки, задерживаются за ужином после
отбоя, тогда как остальные уже давно на своих местах,
в спальне. Один из них, по-видимому, главарь, крупный,
тучноватый парень с одутловатым лицом, часто бросает
в мою сторону странные взгляды и шепчется со своими
приятелями. Разговор их густо пересыпан словечками
блатного жаргона. От знакомых узнаю, что эти пять че
ловек работают в оптической мастерской, имеют какой-
то «калым» и вообще держатся обособленно, поэтому
подробнее о них ничего не известно.
Я решил положить конец этой блатной компании, ста
вящей под угрозу порядок, за который я отвечаю. Вы
брав время, когда после отбоя в столовой, кроме них, ни
кого не осталось, я подхожу к их столу и с удивлением
вижу, что они едят жареную курицу. Над всей компанией
витает запах спиртного. Скрывая возмущение, спокойно
говорю:
— Вот что, братва. Давай по койкам. И вообще... Что
бы в дальнейшем этого не было. Вам что здесь, курорт?
— Есть, товарищ старший лейтенант. Сейчас все бу
дет в порядке. Больше этого не повторится.—Удивленно
смотрю на вставшего по стойке «смирно» главаря и не
замечаю ни в выражении его лица, ни в тоне никакой
иронии или насмешки. Ухожу в свой угол и через отго
раживающие его шкафы слышу громкий шепот:
— Ну я же говорил, что он, а ты!... — и тихое неслыш
ное шѵшуканье.
Меня одолевает бешенство. Это в Бухенвальде, где
люди пухнут и сотнями мрут от голода, где люди отры
вают по кусочку от мизерного пайка, чтобы помочь при
бывшим, еще более истощенным товарищам, есть такие
скоты, которые жрут жареных кур и даже выпивают.
Это за какие же заслуги?
— Слушай, штубендинст! —вдруг появляется передо
мной младший из этой компании, красивый паренек, лет
шестнадцати. —Тебя «Москва» зовет.
82
