этот смиренный батюшка обходил все номера, где
девицы живут, и каждую кровать благословлял
крестом и кропил святой водой. И что же вы ду
маете, Василий Николаевич? Бог внял их моль
бам и теперь отбоя нет от посетителей.
Лез вин даже сплюнул:
— Тьфу, какая гадость [
Потом спросил меня:
— А откуда, Захар Петрович, вы всё знаете
об этом?
— Да как же мне не знать, Василий Николае
вич? Позавчера у нас была мамзель. Вы изволили
величать её Елизаветой Владимировной. Ведь она
из этого заведения. Очень верующая
И
богомоль
ная особа, точно монашка. Вот от неё-то я и
узнал всё. Д а и в экипажах всем матросам это
известно. Теперь у них разговору и смеху хватит
на полгода: молебен с водосвятием в таком заве
дении! Ведь это событие, Василий Николаевич!
Лезвии покачал головою и прохрипел:
— Так вот как мы охраняем чистоту религии.
— Кстати сказать, Василий Николаевич, наш
граф «Пять холодных сосисок», что подвёл вас,
иногда тоже бывает в этом заведении. Но только
посидит в зале, а в номера не заходит к девицам.
При этих словах Лезвии ударил кулаком по
столу и заорал, как безумный:
— Ну, и чорт с ним, с этим графом!
Он выпил полный стакан водки и не стал даже
закусывать.
Времени было около одиннадцати часов. Барин
порядочно захмелел. Глаза у него стали красные,
лицо помрачнело. Он особенно разошёлся насчёт
морских воротил и говорил так шумливо, словно
его слушали сотни людей:
— Когда меня произвели в офицеры, я ревно
стно взялся за службу. Для меня ясно было, что
170
