-
временам кто-нибудь из них приставляет к глазам
бинокль, оглядывая темный горизонт.
Тихо на корабле. Только в открытые люки слышно, как где-то внизу неустанно бьется стальное
сердце, приводя в движение железную громаду.
Сигнальщик Кириллов, привалившись к поручням
своим грузным, слегка сутулым телом^ неподвижно стоит на правом крыле мостика. У него на
душе тяжелое горе. Вечером, перед тем, как кораблю сняться с якоря, писарь привез с берега российскую почту; Кириллов получил письмо, и то,
что из него узнал, точно ножом полоснуло по сердцу. Написано оно товарищем, задушевным другом,
не верить которому нельзя. Письмо принесло злую
весть, но Кириллов перечитывал много раз от начала до конца, беснуясь, скрежеща зубами. И теперь, стоя на вахте, он невольно повторяет мысленно слова, глубоко запавшие в его душу:
—Четыре года Груня твоя жила ничего—терпела,
а на пятом и свихнулась. Не могла, видишь, устоять супротив Петра Ивановича, поддалась...
Кириллову ясно рисуется сын богатого хлебного
торговца, молодой парень, лет двадцати трех. Он
хорошо сложен, чисто и щеголевато одевается, гуляет по селу, важно заложив руки в карманы и
позванивая серебром. Женщин он соблазняет подарками, а иногда берет их обманом. От него нет пощады ни подросткам, ни пожилым. Ему бы давно
быть на каторге, еслибы не толстые карманы отца.
Кириллов тряхнул головою, как бы желая ото-
