166
—
стоишь, как истукан, едалы раскрывши. Прямо в
отчаяние приходил. Думал — никогда-то мне и не
выучиться всей судовой мудрости. Ночью лежишь
в подвешанной койке и все твердишь: косые паруса на крейсерах бывают — бом-кливер, фор-стен-
ги-стаксель, фор-трисель. А чуть забылся — Настя
перед тобой, свеженькая, как земляничка на припеке, улыбается, к себе манит... Однажды представилось, будто она с другим парнем, обнявшись, от
хоровода пошла. Я за ними и как бахнусь головою
о палубу. С подвешанной, значит, койки упал. Порядочно расшибся. Вы, вот, смеетесь. Теперь, конечно, и мне смешно. А тогда не до того было,
Уж так эти видения сердце расстраивали, что одна
мука... Как-то отправились мы в город за провизией.
Четырнадцативесельный баркас дали нам. Туда шли
утром, погода хорошая, а к вечеру, когда возвращались, страшная буря поднялась. А может, это
только показалось мне. Раньше я не только моря,
но и реки-то порядочной не видал... Ветер так и
рвет, волны так и хлещут. Море ревет, пенится,
обдает брызгами. Точно сбесилось. Катер наш подбрасывает, как скорлупу ореховую. Испугался я тут
до смерти. На волну взбираться туда-сюда, а как
вниз полетишь —все нутро замирает, дух захватывает. Глядишь —катится на тебя стена. Ну, думаешь, тут тебе и могила. Прошла... Не успеешь
вздохнуть — другая... Того и гляди, весло вырвет
или самого в море швырнет. А квартирмейстер
