26 —
воздуха. Задыхаемся. При каждом крене судна,
при каждом ударе в борт морской зыби—грязная
вода, плескаясь, обдает наши лица. Во рту чувствуется что-то масляное, горько-соленое, отвратительное...
Васек начинает рыдать. Бедняга! Какие невыразимые муки должен переживать он, если я, моряк,
виды видавший, не раз переживавший грозные капризы океанов, трепещу от страха...
Дольше терпеть нет возможности. Каждая минута
стала невыносимой пыткой.
Закричать? Попадешься, погибнешь. Мало того:
подведешь кочегаров. Ведь не даром они нас не
освобождают. Вероятно кто-нибудь мешает. Предстоит выбрать, как умереть лучше: от руки палача
или задохнуться в этой норе?..
Стучу кулаком в плиты. Напрасно! Нужно бить
молотом, чтобы меня услышали. Есть еще одна надежда: приподнять настилку. И я с радостью хватаюсь за эту мысль. Бросаю Васька. Чувствую, как
он беспомощно барахтается в воде. Но мне не до
жалости. Я уперся спиною в настилку. Грудь от натуги готова лопнуть. Глаза вылезают из орбит. Не
поддается! Я забыл, что на настилке навален уголь.
То, что должно нас спасти, стало для нас гибелью.
Быть может, его немного, но достаточно для того,
чтобы держать нас, как в могиле.
Все кончено... Мы в западне, забронированной
железом. Приговор судьбы совершился: обоим
смерть! Через несколько минут должна начаться
