— 19
разговаривать? Да, тут что-то не так. И чем больше думаю, тем более увеличивается моя подозрительность. Я уже не сомневаюсь, что со мной сидит предатель.
— Задушу!—решаю я про себя.
Судя по голосу, он должен быть не из сильных.
С таким справиться мне ничего не стоит.
Передвигаюсь на то место, против которого должна, по моему расчету, открываться плита. Руки
мои дрожат. Пальцы судорожно корчатся. Пусть
только вздумает приблизиться к выходу! Схвачу за
горло и сдавлю так, что не успеет пикнуть!
F\
там
пусть что будет...
Но он лежит неслышно, как будто и нет его.
Тихо. Сверху доносятся едва уловимые звуки колокола. Это бьют склянки. По семи ударам заключаю—либо ЗѴ2, либо 772 часов утра.
Над самой головой слышен разговор:
— Где это ты, Ершов, вчера прогулял гак долго?
— Да известно где. Затворниц навестил, — отвечает он охотно гнусавым голосом. — Запеканку пил.
А мамзель-то какая! Чернявая! Так и обожгла!..
Да и то надо сказать: ведь в рублевый затесался...
Смакуя каждое слово, он подробно рассказывает
о своих похождениях.
Кто-то закатисто хохочет.
Но Трофимов с ненавистью обрушивается на
Ершова:
— Совесть твоя стала чернявая, как угольная яма!
2*
