находившийся немного под хмелем, он начал громко
выкрикивать:
— Что же это, братцы, с нами так поступают? За
свои .собственные деньги и я не могу ничего купить!
Разве мы не люди?
— Мы для начальства хуже скотов, — поддакивали
другие из команды.
Матрос усилил голос:
— Сами они, офицеры-то, всего себе наготовили,
шампанское лакают. А нас для праздника хотят падалью
угостить. Слышите? Падалью!..
Он кричал долго, до тех лор, пока его не услышал
вахтенный начальник. Последний позвал его на мостик.
— Ты что это так разоряешься?
— Я правду говорю, ваше благородие! — ответил
матрос, дерзко глядя в глаза офицера.
— Молчать! Я арестую тебя!
Матрос крикнул, явно издеваясь над офицером:
—- Христос воекресе, ваше благородие.
Через пять минут он уже сидел в карцере.
Собственно говоря, в глубине души мы больше зло
радствовали, чем отчаивались, что так все случилось.
Прежние обиды, какие мы переносили от начальства,
не были так ярки, и к ним трудно было придраться.
Другое дело было теперь. На первый день пасхи для
нас к обеду приготовили дохлятину. Это была такая
чудовищная несправедливость, которая била в глаза
своей очевидностью. Нельзя было не возмущаться. И в
разговорах матросов на разные лады варьировалась
покойница-корова, команда все больше и больше нака
лялась. А тут еще арест матроса подлил жару. Во
всех палубах поднялся галдеж. Хотели разбить офи
церский винный погреб, но начальство, дрсслышав об
этом, поставило туда часовых.
С мостика поступило распоряжение:
— Команде пить вино и обедать.
Я вынес на верхнюю палубу ендову с ромом, а мой
юнга — другую. Матросы, соблюдая очередь, подхо-
200
