жали колени, а лица их были так бледны, как будто
запудрились мучной пылью. Это были безмолвные ма
некены.
S
. ^
Адмирал быстро повернулся перед всей командой
и широким оперным жестом правой руки показал на
арестованных:
— Посмотрите, посмотрите на этих изменников! ,Оии
продали японцам нашу родину за золото!
Потом согнулся, вобрал голову в плечи и, тыча
пальнем в сторону виновников, заговорил голосом, по
ниженным почти до шопота, до клокочущей вибрации:
— Вижу, вижу... Вон как оттопырились карманы!
Японским золотом набили! Смотрите, все смотрите на
их карманы! Они сейчас лопнут от золота! Ага! вот
куда попали вражеские деньги!
Адмирал то приближался к виновникам, то отходил
от них, все время кривляясь, пересыпая слова матерной
бранью. Лицо его становилось чугунно-черным, глаза
пучились, словно был ему тесен накрахмаленный ворог
сорочки. Он бесновался, как одержимый. И вся эта
брань, все его поведение, все глупые слова настолько
были нелепы, как будто он играл перед публикой роль
шута, лишь на время нарядившегося .в блестящий мун
дир. Наконец выбрал одного из восьми человек, худого,
с лицом, изрытым оспой, и загорланил:
— Вот она рожа, самим богом отмечена! Говори,
сколько с японцев денег взял? Ну! Ага! Молчишь!
Он схватил его за грудь и так начал трясти, словно
хотел вытряхнуть из него душу. Голова у несчастною
матроса болталась, как на пружине. Отшвырнутый, он
полетел от адмирала, ударился о переборку камбуза
и свалился, а затем, усевшись на палубе, вдруг начал
•громко икать.
Унтер-офицеров адмирал облаял последними словами,
кондукторов и офицеров назвал «позорными началь
никами позорной команды», командиру сделал выговор
за его слабость.
— А вы, подлые души, так и знайте, — я не прощу
308
