рей и домашних хозяек. Для них пресловутые три «к» —
киндер, кюхе, кирхе* были целью и смыслом жизни.
И вот сейчас эти трафареты перечеркнуты историей. Мы
видим «нежных и застенчивых» немецких юношей, кото
рые зверски пытают свои жертвы. На фронте мы видели
«добродушных» бюргеров, бросавших в огонь детей или
разбивавших им черепа о булыжники. В бумажниках у
них хранились семейные снимки вместе с порнографиче
скими фотографиями проституток. Наконец, ты отлично
знаешь, что из себя представляет Ильза Кох. Мы виде
ли немецких дипломатов, которые за любезной маской
скрывали звериный оскал хищника. Мы познали страну,
которая под видом современного государства воскреси
ла в своей общественной и политической практике
инквизицию и средневековые пытки в таких масштабах,
что знаменитый Торкземада кажется сейчас невинным
младенцем по сравнению с Гитлером и его пособникам!!.
Будущие послевоенные историки Германии дол
жны заранее готовиться к тому, чтобы дать ответ,
как зародилась эпидемия садизма, ставшего неотъемле
мой чертой гитлеровских молодчиков, как родился тот
«белокурый зверь», появления которого жаждал Фрид
рих Ницше.
Ну, чего ты опять прячешь лицо? Я говорю правду
и хочу, чтобы ты меня правильно понял и сделал для се
бя соответствующие выводы.
— Скажи, Сергей, ты был большим ученым?
— Нет. я просто русский коммунист. А почему ты го
воришь «был»’ Я был, есть и буду. Извини, но это закон
диалектики.
П
усть
Сергей Котов сгорит в крематории, но
я все равно бѵдѵ, потому что я часть советского народа.
Ну, хватит. Скоро поверка. Я пошел.
— Нет, подожди. А как же с Погореловым? Мне что,
просить извинения?
— Не надо, Альфред. Я сам с ним поговорю, он пой
мет, а тебя прошу поддержать наше предложение, чтобы
нам ежедневно выделяли определенное количество шо-
нунгов. а кому их давать, мы сами будем смотреть. Кан-
товщиков не будет.
.
* Дети, кухня, церковь. (Нем.)
135
