so
А. НОВ И К О В - П Р И Б О Й
лицо. Усталый взгляд полинявших глаз. И во всей фи
гуре чувствуется дряблость воли. Кажется, что в душе
у него давно засохли цветы и никогда уже больше не
расцветут.
— „Мурена" к осмотру! Команда по местам!
В один момент очистилась верхняя палуба. Мы рас
сыпались внутри лодки— каждый теперь стоит у своих
приборов.
Медленно проходит царь, рассеянно скользит глазами
по сложным бесчисленным механизмам, по окаменевшим
лицам людей. З а ним, как гуси за своим вожаком, тя
нется свита, — бородатая и бритая, толстомясая и под
жарая, вся в золоте, в орденах, в аксельбантах. Впеча
тление потрясающее, но в то же время у меня возникает
игривая мысль: если бы с этих солидных людей сорвать
все обмундирование, оставить их голыми, что останется
от них? В глубине души дрожит смех, как морская по
верхность от дуновения ветра, а на лицо точно кто-то
чужой натягивает маску верноподданного. Здесь и наш
адмирал Гололобый. Несмотря на тучность своего тела,
он теперь порывист и проворен, как полевая мышь.
Царь обращается к нашему командиру:
— Вы давно плаваете на подводных лодках?
— Шесть лет, ваше императорское величество.
Еще несколько незначительных вопросов и — все.
Мы опять выстраиваемся на верхней палубе. А дальше
обычное: царю нужно обойти фронт, еще раз заглянуть
в лица людей, может-быть, спросить кой-кого, если что
придет в голову. Так любит делать все высшее началь
ство. Я мельком наблюдаю за радиотелеграфистом Зобо
вым. Большой, он напряженно смотрит на царя сверху
вниз, смотрит как судья на преступника. Встречаются
их взгляды. Это какая-то безмолвная схватка глазами
