39 —
мывается на части. И чем дальше, тем становится
все хуже и хуже. Рассудок омрачается. Уныло крутятся обрывки каких-то воспоминаний. В умирающем сознании вырисовываются полно и резко страшные новые картины.
Вот я в какой-то норе. Надо мной большая гора.
Темно. Тесно. Зачем я попал сюда? Не знаю...
Ищу выхода... Ползу на животе. Дальше и дальше.
Прополз целую версту или больше, выбиваюсь из
сил, а света божьего все еще не видно... Ух, как
жарко, как душно! Назад... Застрял... Не могу сдвинуться с места. Хочу кричать. Язык не шевелится.
Голос глохнет в подземелье... Неужели конец?...
Каким-то толчком меня возвращает к действительности, но я еще долго не могу притти в себя.
Тревожно бьется сердце в груди. На лбу капли
пота. Кто-то бьет меня по лицу и ругается:
— Нахал вы! Уйдите! Не дам вам показания!
По голосу узнаю, что это Васек.
— За что вы?
— Негодяй!
Голова его беспомощно падает мне на колени.
Тело становится неподвижным.
Изумленный, я некоторое время раздумываю
над случившимся.
Попрежнему качается пароход. Слышно, как
что-то шумит, грохочет, гудит, ухает.
Обессилев, я падаю на бок. И минуту, две спустя, опять какой-то туман, черный и непроница-
