только готовое добро подбирает. Только он в воду,
а она—шасть из кустов и обратно. Уж вот дочего
продумная рыжая проказница! Мне скорее выстрелить охота и в то же время любопытство заедает.
Оглянулся медведь. Вместо рыбы—рыжий хвост
замелькал. Как рявкнул он от злобы! Река, кажись,
всколыхнулась. Меня так и затрясло от смеха.
Должно-быть невзначай я на спуск нажал. Ружье
мое бац в белый свет, как в копеечку. Только
зверей даром перепужал...
Слушая Савелия, я не могу удержаться от смеха—
в моем возбужденном воображении так ярко рисуется медведь, обманутый лисою. Пыж удивленно
косит на меня желтый глаз.
— А вся прочая дичь тоже соображает?—спрашиваю я.
— Чудак! Без соображений не проживешь на
свете. Он рассказывает мне, к какой хитрости, прячась от врагов, прибегают лоси, куницы и другие
обитатели леса, и как охотник может перехитрить их.
— Главное—должен знать натуру каждого зверя,
каждой птицы.
Налетел ветер, пошарил что-то в густой хвое
елей и, шумя, помчался дальше, а встревоженные
деревья еще долго о чем-то шептались.
— Нравится мне в лесу!
— Знамо хорошо, — соглашается охотник. —
Хоть в рваных штанах, а ходишь себе будто ко-
