цем белизной кожи, лежала женщина с обнаженным
животом. Около нее были три пьяных молодых офицера.
Двое из них, в штатском платье, играли на ее животе в
карты, а третий с мичманскими погонами на плечах,
отойдя сажени на две, приспосабливал фотографический
аппарат, чтобы снять их. Женщина была, вероятно, мерт
вецки пьяна, потому что тут же валялись порожние
бутылки от вина и стояла плетеная корзина с какими-то
припасами.
— Коля! — обратился к фотографу один из игра
ющих, очевидно, любитель пикантных снимков. — Ты
зайди немного вправо, чтобы на карточке детали по
лучились...
— Смирно! —- пошатываясь, крикнул офицер с аппа
ратом. — Я лучше знаю, как нужно снять. Один пусть
смотрит на своего партнера, а другей — на живот,
на разложенные на нем карты. Сделайте озабоченные
лица.
— Коля, друг любезный, ты нас замучил, — запле
тающимся языком взмолил другой играющий. — Мы уже
раз пятъ снимались и все по-разному. Кончай скорее.
Нужно заняться более серьезным делом...
В числе орловских матросов был гальванер Голу
бев. Выглядывая из-за деревьев и кустарника, он на
пряженно сопел носом, а потом вдруг крикнул искус
ственно-хрипящим басом, крикнул по-начальнически гром
ко, словно адмирал:
— Поздравляю вас, господа офицеры, с величайшей
победой над врагом!
Офицеры сразу всполошились. Те двое, что играли в
карты на шлом животе женщины, вскочили и расте
рянно закрутили головами. Третий уронил свой фото
графический аппарат и вытянулся. Женщина, продолжая
лежать на месте, даже не пошевелилась.
В кустарнике раздался хохот.
— Матросы! — взвыл один из мичманов, заметивший,
очевидно, в кустарнике синий воротник форменки.
Все трое выхватили из карманов револьверы и с
240
