дырочку и воткнутъ в нее тонкий резиновый шланг.
Таким образом они нацедили рому два анкера —
приблизительно десять ведер неразведеннаго напитка,
крепостью в восемьдесят градусов.
—- Вы могли бы меня подвести, — упрекнул я Федо
рова.
— Это как же так подвести? Не ты старший бата
лер. А затем — на войну ведь идем. Все равно добру
пропадать. В кают-компании больше гуляют, а мы
будем только смотреть на них. А жизнь наша какая?
Взбеситься можно от нее.
Я махнул на все рукой.
В ту памятную ночь некоторые пьяные, очутившись
на верхней палубе, вели себя тихо, другие бормо
тали несуразности. Один из трюмных машинистов, приз
ванный на службу из запаса, пожилой сутулый человек,
столкнулся с вахтенным офицером. Мичман Воробей
ник спросил:
— Набодался?
— Никак нет, ваше благородие. Был я на берегу
и, окромя молока, ничего не пил. А молоко-то оказа
лось от бешеной коровы. Вот теперь меня
и
мутит
до-нельзя. Качает в стороны и шабаш.
— Хотел я тебя арестовать на одни сутки, но за
то, что ты врешь, наказание тебе удвою.
Трюмный машинист притворно взмолид:
— Помилосердствуйте, ваше благородие. Я даже во
сне вас видел. Сам Саваоф взял вас в свои руки
божии, посадил к себе на колени, прикрыл серебряной
бородой и ласкает, как малютку. «До чего же, гово
рит, ты милостивый начальник. Ни одного матроса не
обидел. И за это ты будешр у меня в раю до тех
пор...»
Мичман вскипел:
— Молчать!
Машинист тоже повысил голос:
•— А почему, ваше благородие, молчать? Я, можно-
сказать, за свою службу выхлебал целый баркас казен-
245
