— Да я лучше в штайнбрухе загнусь, чем пойду в те
проклятые цеха.. Пусть уж там немцы да французы вся
кие работают.
— И представь, хорошо работают, — вмешивается в
разговор Котов.
— Известно, они своим местом дорожат. В тепле все
же, одеты лучше, да и цулагу* получают.
— А тебе ни тепло, ни цулага ни к чему?—-говорю я.
— Так это же все равно как предательство.
— А сейчас ты где работаешь?
— В вешерее работаю, в прачечной, значит. Так это
же для нас самих, для заключенных.
— А станки в это время крутятся. Хорошо крутятся.
— Ну так там иностранцы стараются.
— Ну а если бы они стали на твое место в прачеч
ную, а ты на их место к станку?
— Да не встану я к станку никогда!
— Ну, допустим, что ты встал... Как, по-твоему, луч
ше или хуже будет работать тот же станок?
— Так ведь это как работать...
— А если по совести?
— По совести? Как положено? Ого!
— По нашей, по бухенвальдской совести!
— Ага! Это значит, чтобы... это самое?..
— Вот именно, чтобы это самое.
— Ого! Так это же другое дело. Вот так бы сразу и
говорил. А то на завод, на завод, а что к чему — не
понятно.
— А теперь понятно?
— Теперь понятно.
— Ну так как же? Пойдешь?
— Да какой же разговор? Я им такую рационализа
цию разведу, что чинить не успеют.
— А это знаешь, чем пахнет?
— А здесь везде этим пахнет. Вон он, крематорий, —
не перестает дымиться...
И люди пошли. Сразу нашлись специалисты на все
руки, и их квалификация не замедлила себя показать.
— Иван, ты есть круглый дурак. Ты знаешь, что та
кое круглый дурак? —ворчит пожилой немец-инструк
тор.
* Цулага
— добавочное питание.
98
