склонно махнул рукой: мол, продолжайте, вольно —и>
подошел к вытянувшемуся перед ним Ленчику.
— Карашо, рус, отшень карашо. Музыкант, —по-ви
димому, на этом исчерпав весь запас известных ему рус
ских слов, эсэсовец уже по-немецки коротко приказал:
— Всем сесть. Пусть играет еще, — и уселся сам, как:
бы показывая пример.
Ленчик сам понял его приказ и с дерзкой независи
мостью опять устроился на угол стола, поставил ногу на
скамейку. Сели и остальные.
— Спроси, Валентин, что играть этому гаду?
Я перевел.
— Все равно. Пусть играет, что хочет, —махнул ру
кой эсэсовец. В глазах Ленчика блеснул злой и в то же
время лукавый огонек.
— Переспроси еще раз. Пусть повторит, —упрямо
мотнул он головой. По-видимому, решив, что я непра
вильно перевел его ответ, эсэсовец еще раз, более отчет
ливо, повторил:
— Пусть играет, что
хочет.
— Ну так я же тебе сыграю, — и, не ожидая моего
перевода, Ленчик вскочил со стола, встал по стойке
«смирно» и с застывшим выражением лица на всю мощь
растянул свою двухрядку.
Неожиданно громко и торжественно звуки «Интерна
ционала» наполнили комнату, вырвались из открытых
окон и поплыли над каменными корпусами Бухенвальда,
над трубой крематория, перекинулись через колючую
проволоку и, казалось, заполнили буковые леса Тюрин
гии, всю Германию.
Все заключенные уже стояли по стойке «смирно», ког
да до сознания эсэсовца, наконец, дошло, что играет
Ленчик. С побледневшим лицом, бросив вороватый
взгляд на открытые окна, он подскочил к Ленчику и не
известно для чего зажал ему рукой рот, но даже в таком
неудобном положении Ленчик продолжал играть.
Поняв всю нелепость своего поступка, эсэсовец, нако
нец, вырвал гармонь и ударил ею Ленчика по голове.
Даже когда эсэсовец выхватил пистолет, Ленчик невоз
мутимо продолжал стоять перед ним, вытянувшись в
струнку. Не было страха в лице этого парня. Бесконеч
ная ненависть и презрение светились в его глазах, и эсэ-
108
