махала. От самого Веймара. Ей есть дело до наших лю
дей, а вы «в чем дело».
— Да ты.говори толком.
— Над гражданским лагерем жовто-блакитный флаг
выбросили, вот в чем дело.
— Какой жовто-блакитный? Кто выбросил? А ну, го
вори ты, девушка, а то он никак не перекипит, —вмеши
вается Иван Иванович.
— Да еще днем лагерь оцепили солдаты. Американ
ские солдаты, — всхлипывая, рассказывает девушка. —
Потом въехало несколько легковых машин. Поарестова-
ли всех — и в подвал.
— Кто арестовал? Кого всех?
— Ну кого. Штаб весь поарестовали. Потом флаг
красный сорвали и повесили наполовину желтый, напо
ловину голубой. Говорят, это украинский. Потом выгна
ли всех на площадь, и один толстый усатый старик речь
стал говорить по-украински. Я сама-то из Ростова. Ук
раинский не больно знаю, а все же кое-как поняла. Го
ворит, дескать, всех вас замордуют в Советчине. Будто
всех, кто был в плену или кого вывозили в Германию на
работу, будут считать врагами народа и уже будто лаге
ря строят на Севере похуже вашего Бухенвальда. Будто
только они, настоящие украинцы, столько лет оставав
шиеся верными своему народу, могут вывести Украину
на настоящий путь. Американцы, мол, помогут. Меня
ребята через заднее окошко, через баню в проулок вы
толкнули. Беги, говорят, до бухенвальдцев. Ну, я взяла у
знакомой немки велосипед —и сюда. Еле добралась. Го
ра-то больно крутая.
— Ясно, девушка. Спасибо тебе, родная. Иди, отды
хай. Быстро ко мне Григория Давыдзе, —распорядился
подполковник. —Ленчика на мотоцикле в Ное-Маркт.
Чтобы сейчас же за гертнереем были пять машин. А ты
чего вскочил? — оборачивается ко мне Иван Иванович.—
Сейчас же спать. Ишь, петух какой. Без тебя обойдут
ся.—И он выходит, задернув занавеску, закрывающую
койки.
Спал я, по-видимому, недолго. Просыпаюсь от воз
бужденных голосов, слышу гортанный говор Григория
с легким кавказским акцентом и выскакиваю из-за зана
вески. Против Ивана Ивановича сидит Григорий, выти
рая платком потное лицо, и рассказывает.
16
*
235
