Утром следующего дня наши часовые, охраняющие
прорыв в проволочном ограждении лагеря, задержали
какого-то немца в гражданской одежде. Он усиленно
доказывал, что ему необходимо пройти в штаб к русским
и называл имя Николая Кюнга и мое. Официальный
вход через браму, а следовательно, через американскую
комендатуру его почему-то не устраивал. Командир де
журной роты Федя Богомолов выделил двух бойцов для
сопровождения, и, оказавшись у меня в штабе, незна
комец бросается мне на шею. Ну да, это же Курт Хам
мер, мой старый друг еще по латвийскому лагерю около
города Резекне. Это он по вине провокатора Симонова
ради нас, группы советских офицеров, готовивших побег,
оказался в Бухеивальде. В гражданской одежде он боль
ше похож на самого себя, потому что это уже не солдат
«великого Рейха», и не лагершутц, и не узник лагеря
смерти. Это уже настоящий, обыкновенный человек,
бывший учитель Курт Хаммер.
В первые же дни после восстания по решению лагер
ного комитета часть немецких коммунистов нелегально
разъезжается по городам Тюрингии, Саксонии, Гарца и
других провинций для того, чтобы сразу же включиться
в новую борьбу за демократизацию послевоенной Гер
мании. Они, коммунисты, не могут иначе, они считают
своим долгом подсказать народу единственно правиль
ный путь к новой жизни.
На встречу с старым другом по подполью собирают
ся все, кто оказался свободным, а он все такой же су
хощавый и какой-то непривычный в своем сереньком
костюмчике, то виновато улыбаясь, то волнуясь и него
дуя, рассказывает, что ему пришлось увидеть за это
Еремя.
— Нацисты, самые настоящие нацисты ставятся во
главе ландтагов, назначаются бургомистрами городов,
директорами заводов, а те, кого рекомендует сам народ,
берутся под подозрение как агенты Советов. Нам, на
стоящим антифашистам, приходится уходить на нелегаль
ное положение, как при Гитлере. Столько борьбы, столь
ко сил и крови —и опять подполье!
— А народ как к этому относится?—-спрашивает
Котов.
— Народ! Что народ! Наш народ теперь не скоро
опомнится от страха перед справедливым возмездием,
237
