л и ш н и й
135
наступает рассвет, и все выше поднимается матовое небо,
на котором лишь кое-где остались обрывки вчерашних
туч. На земле и на соломенных крышах изб тонкой пе
леной лежит снег, чистый, белый, с розоватым оттенком.
Деревня просыпается. То проскрипят ворота или хлопнет
дверь, то раздастся человеческий голос, или промычит
проголодавшаяся за ночь корова. В двух-трех дворах
мужики рубят дрова. В садах и на деревьях около изб,
точно радуясь после вьюжной ночи приближению ясного
дня, как-то особенно резко кричат галки, чирикают во
робьи, стрекочут сороки. Все звуки отчетливы и ясны.
Кое-где уже топятся в избах печи; в окнах, весело играя,
отсвечивает трепыхающееся пламя, а из труб и раскры
тых дверей валит серый дым, поднимаясь прямо вверх и
медленно тая в свежем утреннем воздухе.
Гаврила, сопровождаемый двумя братьями идет к Ла-
риону Бороздилову. Шагает он тихо и осторожно, выпи
рая вперед левое плечо, точно под ним узкая доска, пе
рекинутая через глубокий ров. Известие о жене и детях
так на него подействовало, что он всю ночь провел, не
засыпая ни на одну минуту, и теперь чувствует себя
усталым, раздраженным. Трясутся руки, дергаются на
изуродованном лице мускулы, а в тяжелой, точно разбух
шей от боли, голове мысли путаются, мешая думать.
Смотрит одним глазом на черные, присевшие к земле,
избы, на дворы с провалившимися крышами, на голые
ветлы и пустые огороды. И странно, во всем чего-то
нехватает ему, деревня кажется не такой, какой была до
войны. Вот старик Костя, сгорбленный, с длинной белой
бородой, вышел на крыльцо, протер сонные глаза, широко
зевнул и, сняв шапку, перекрестился, глядя на пламене
ющий восток. Ванька-Косуля перед окнами своей избы
запрягает саврасого мерина; заметив Водопьяновых,
