ужасом смотрели на удалявшуюся эскадру, словно
с ней исчезла и их надежда на спасение.
Старший офицер выходил из себя, кричал в машину, приказывая развивать ход, насколько хватит
сил, ругал кочегаров, проклинал механиков.
Но все было напрасно. Корабли удалялись, силуэты их становились смутными, неопределенными.
Вскоре они совсем скрылись с глаз.
Решили, наконец, заделать пробоины. Застопорили
машины, и броненосец, пройдя некоторое расстояние, остановился, грузно покачиваясь с боку на бок.
Сигнальщик Иванов, до этого времени находившийся в боевой рубке, отправился в корму посмотреть, что там делается. Сумрак сгустился настолько,
что лишь по привычке можно было проходить по
палубе, не расшибая себе головы.
Комендоры, отбивая минные атаки, палили из
пушек и пулеметов. Волны, издавая тяжелые всплески, с зловещим шумом перекатывались через ют.
Здесь было несколько офицеров и человек до сорока команды. Матросы возились над двумя большими брезентами. Осветившись переносными электрическими лампочками, они развернули один из
них и, осторожно шагая по заливаемой палубе, потащили его к проломленному борту.
— Постарайтесь, братцы, а то погибнем,—уговаривали офицеры.
Но матросы и без этого работали с особым рвением. Однако, из этого ничего не выходило: мешали
волны.
